Неточные совпадения
— Нет людей, которым
истина была бы нужна ради ее самой, ради наслаждения ею. Я повторяю: человек хочет
истины, потому что жаждет покоя. Эту нужду вполне удовлетворяют так называемые научные
истины, практического
значения коих я не отрицаю.
Но помимо логической слабости такого ответа, он нисколько не оправдывает и не объясняет исключительного
значения марксизма, выделяемого из всех других относительных
истин.
Гораздо более глубокое
значение имеет потрясение
истины у Маркса и Ницше, хотя это потрясение произошло у них в противоположных направлениях.
Это будет торжеством царства Духа над царством Кесаря, торжеством
Истины не только над ложью, но и над частичными, дробными
истинами, претендующими на руководящее
значение.
Сомнение в старом понимании
истины началось в прагматической философии, но она не отличалась радикализмом и имела преходящее
значение.
Подмена единой, цельной, освобождающей
Истины маленькими частными
истинами, претендующими на универсальное
значение, ведет к идолопоклонству и рабству.
Это наивное раздвоение ребенка и размышляющей женщины, эта детская и в высшей степени правдивая жажда
истины и справедливости и непоколебимая вера в свои стремления — все это освещало ее лицо каким-то прекрасным светом искренности, придавало ему какую-то высшую, духовную красоту, и вы начинали понимать, что не так скоро можно исчерпать все
значение этой красоты, которая не поддается вся сразу каждому обыкновенному, безучастному взгляду.
Простая
истина, поговорка, общеизвестное изречение, смысл которого он давно уже механически знал, вдруг благодаря какому-то внезапному внутреннему освещению приобретали глубокое философское
значение, и тогда ему казалось, что он впервые их слышит, почти сам открыл их.
Разумеется, Сережа ничего этого не знает, да и знать ему, признаться, не нужно. Да и вообще ничего ему не нужно, ровно ничего. Никакой интерес его не тревожит, потому что он даже не понимает
значения слова «интерес»; никакой
истины он не ищет, потому что с самого дня выхода из школы не слыхал даже, чтоб кто-нибудь произнес при нем это слово. Разве у Бореля и у Донона говорят об
истине? Разве в"Кипрской красавице"или в"Дочери фараона"идет речь об убеждениях, о честности, о любви к родной стране?
Так почти 200 лет тому назад понималось уже
значение ереси, и, несмотря на то, понятие это существует до сих пор. Оно и не может не существовать до тех пор, пока существует понятие церкви. Ересь есть обратная сторона церкви. Там, где есть церковь, должно быть и понятие ереси. Церковь есть собрание людей, утверждающих про себя, что они обладают несомненной
истиной. Ересь есть мнение людей, не признающих несомненность
истины церкви.
Он сам даже ничего не делает, ему только кажется, что делает он, но в действительности творятся все те дела, которые ему кажется, что он делает, через него высшею силою, и он не творец жизни, а раб ее; полагая же жизнь свою в признании и исповедании открывающейся ему
истины, он, соединяясь с источником всеобщей жизни, совершает дела уже не личные, частные, зависящие от условий пространства и времени, но дела, не имеющие причины и сами составляющие причины всего остального и имеющие бесконечное, ничем не ограниченное
значение.
Если допустить понятие церкви в том
значении, которое дает ему Хомяков, т. е. как собрание людей, соединенных любовью и
истиной, то всё, что может сказать всякий человек по отношению этого собрания, — это то, что весьма желательно быть членом такого собрания, если такое существует, т. е. быть в любви и
истине; но нет никаких внешних признаков, по которым можно бы было себя или другого причислить к этому святому собранию или отвергнуть от него, так как никакое внешнее учреждение не может отвечать этому понятию.]
Повести эти имели
значение, потому что ясно выражали собою негодность среды, мешающей хорошей деятельности, и хотя смутно сознаваемое требование энергического применения на деле начал, признаваемых нами за
истину в теории.
Ничего не оставалось бессмысленным, случайным: во всем высказывалась разумная необходимость и красота, все получало
значение ясное и, в то же время, таинственное, каждое отдельное явление жизни звучало аккордом, и мы сами, с каким-то священным ужасом благоговения, с сладким сердечным трепетом, чувствовали себя как бы живыми сосудами вечной
истины, орудиями ее, призванными к чему-то великому…
Была одна минута, одна-единственная минута, когда вдруг все переменилось, когда выползли из нор какие-то волосатые люди и начали доказывать, что «добро», «красота», «
истина» — все это только слова, которые непременно нужно наполнить содержанием, чтобы они получили
значение.
— Наконец, — продолжали мы, — если в трудные минуты жизни мы жаждем утешения, то где же мы ищем его, как не в высоких идеях добра, красоты и
истины? Ужели и это не объясняет достаточно, какое
значение, какую цену имеет добро?
Не правда ли, что это проникает, в глубину души, заставляет сердце ваше биться сильнее, оживляет и украшает вашу жизнь, возвышает перед вами человеческое достоинство и великое, вечное
значение святых идей
истины, добра и красоты!
В наше глубоко революционное время слова правда и
истина утратили свое абсолютное, тождественное для всех
значение.
Ключик был полон воды, студеной, светлой, как слеза, горной воды… Только испытав отчаянную жажду, в полной мере поймешь такую простую
истину, что вода есть синоним [Синонимы — слова, разные по звуковой форме, но равные или очень близкие по
значению (например: «око» и «глаз», «храбрый» и «отважный», «путь» и «дорога»). (Примеч. автора.).] жизни.
Церковное извращение христианства отдалило от нас осуществление царства божия, но
истина христианства, как огонь в костре, который, заглушенный на время наваленным сырым хворостом, уже высушил сырые прутья, начинает охватывать их и выбиваться наружу. Истинное
значение христианства теперь уже видно всем, и влияние его уже сильнее того обмана, который скрывает его.
Хотя предметы веры, без всякого сомнения, находятся вне круга нашего разумения, выше его, однако разум и по отношению к ним имеет такое важное
значение, что мы без него обойтись никак не можем. Он исполняет как бы назначение цензора, который, допуская из области веры выше разума стоящую, то есть метафизическую,
истину, отрицает всякую мнимую
истину, которая противоречит разуму.
Отсюда проистекает первостепенное регулятивное
значение догматики и педагогическое
значение обучения
истинам веры, в какой бы форме оно ни совершалось.
Из понятия кафоличности (соответствующего и непреложному обетованию: «где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди их» [Мф. 18:20.], а, стало быть, в них почиет и ум Христов, т. е. сама
истина) следует, что внешний масштаб соборности имеет
значение скорее для признания
истины, чем для ее нахождения: вселенский собор, притом не по имени только, но реально, возможен и теперь нисколько не меньше, чем прежде.
Можно, однако, поставить вопрос: если в мифе религия имеет откровение самой
Истины, доступное оку веры, то какое же
значение имеет еще философствование о том же?
— Это ничего не значит. Там у него слушатели, которым он говорит только то, что обязан говорить по требованиям службы; а тебя он учит, как внушает ему его любовь к просвещению и
истине. Ты — счастливец, сын мой: ты имеешь редкого образователя, трудов которого нельзя оплатить никакими деньгами. Дорожи им и уважай его, потому что это такой честный и свободномыслящий человек,
значение которого ты поймешь только со временем.
Отношение человека к
истине и к красоте бесспорно имеет нравственное
значение.
Но как ни преувеличивает он
значение Эдипова комплекса, он все же прикасается в этой точке к какой-то древней
истине.
И эта
истина особенное
значение имеет в жизни нравственной.
Тогда я еще недостаточно познал ту
истину, что в России все получает такой смысл и
значение, всякая книга, пьеса, роман, статья, открытие!
Яркими примерами таких значительных по своему
значению и объему внушений могут служить средневековые крестовые походы, не только взрослых, но и детей, и частые, поразительные своей бессмысленностью, эпидемические внушения, как вера в ведьм, в полезность пытки для узнания
истины, отыскивание жизненного эликсира, философского камня или страсть к тюльпанам, ценимым в несколько тысяч гульденов за луковицу, охватившая Голландию.
Истина науки имеет
значение лишь для частных состояний бытия и для частных в нем ориентировок.
Что ценность и
значение земли и человека превышают весь природный мир,
истина эта и должна быть скрыта для науки, приспособленной лишь к мировой данности и необходимости.
В мистике германцев есть вечная
истина, но она не может быть единственным и всеобщим источником как нормальной культуры, так и выхода в сверхкультуру [
Значение Экхардта и особенно Бёме — всемирное.].
Огромное
значение Розанова — в том, что он потребовал религиозного признания этой
истины и всех вытекающих из нее последствий.
И тотчас не то что появилось что-нибудь новое, а отпало всё, что затемняло
истину, и
истина восстала предо мной во всем ее
значении.
А между тем учение это в его истинном
значении было не только ясно выражено в тех, признаваемых церквами божественным откровением, книгах евангелия, которое было нераздельно с извращенным учением, но учение это было до такой степени свойственно, родственно душам человеческим, что, несмотря на всё загромождение и извращение учения ложными догматами, наиболее чуткие к
истине люди всё чаще и чаще воспринимали учение в его истинном
значении и всё яснее и яснее видели противоречие устройства мира с истинным христианским учением.
Христос после всех тех притч, которыми он объясняет ученикам
значение своего учения, в конце всего, как относящееся ко всему предшествующему, говорит: поэтому-то всякий книжник, т. е. грамотный, наученный
истине, подобен хозяину, который берет из своего сокровища (вместе, безразлично) и старое и новое.
И не на один только этот час и день были помрачены ум. и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни своей, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни
истины, ни
значения своих поступков, которые были слишком противуположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их
значение.
Но горе было в том, что к тому времени, когда христианское учение в его истинном
значении стало выясняться людям, большая часть христианского мира уже привыкла считать
истиной те внешние религиозные формы, которые не только скрывают от людей истинный смысл христианского учения, но и утверждают прямо противоположные христианскому учению государственные установления.
Не говоря уже о том, что было что-то недостойное в самой той форме, в которой была выражена эта мысль, о том, что рядом с глубочайшими, по своему
значению,
истинами проповеди, точно примечание к статье свода законов, стояло это странное исключение из общего правила, самое исключение это противоречило основной мысли.
И в анархизме есть своя доля
истины, посильно он противится власти политики и преувеличенному
значению государства.
Так что для восприятия христианского учения в его истинном
значении людям христианского мира, более или менее понявшим
истину христианства, нужно освободиться не только от веры в ложные формы извращенного христианского учения, но еще и от веры в необходимость, неизбежность того государственного устройства, которое установилось на этой ложной церковной вере.